С Веллером у меня очень личные отношения. Я уже не помню, каким образом в институте мне попала в руки его книга (Майк?), но я настолько влюбился в автора, что тут же купил на рынке его трёхтомник (и долго ждал четвёртого тома, потому что три тома были оформлены карточными мастями, а мастей, как известно, четыре). Там были, конечно же, «Байки Невского проспекта» — читая их, я вспомнил, как ещё дома мне папа подсунул рассказ про Хачатуряна и Дали: уморительно смешно, но не за эти байки я полюбил Веллера. Там был томик «Приключений майора Звягина» — я его прочитал на одном дыхании, как боевик, а потом ещё несколько раз перечитывал, и до сих пор деликатно пытаюсь подсовывать кому не лень, настолько эта книга мне кажется «правильной». Это такая «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», но разжёвано для тупых, с примерами и без всякой мистики-философии. Книга, которая буквально вбивает в голову мысль: хочешь — делай! Даже не так: хочешь = можешь = сделаешь! Но самым любимым был у меня третий том, том рассказов, и именно про рассказы читал лекцию Быков.
Рассказы я даже не перечитывал, я их знаю, наверное, наизусть. Даже странно пытаться что-то сформулировать о настолько родном, давно и плотно вошедшем в твою жизнь (как вы относитесь к тому, что у вас две ноги?), поэтому буду комментировать комментарии Быкова.
Быков рассматривает сборник «Хочу быть дворником» с двух точек зрения. Во-первых — это как бы exercices de style, демонстрация автором всех возможных вариантов написания рассказа. Мне самому этого было совершенно не видно, как минимум я бы так не сформулировал, но я помню собственное восхищение перед «Колечком» — да, виден Акутагава, но до чего же хорошо сделано! Я его сразу же по кругу несколько раз прочитал.
А вторая точка — в этом сборнике впервые появляется мысль Веллера «о смысле жизни». Мысль о максимуме амплитуды эмоций. Вот эти вот все мысли, которые помогли мне в своё время ответить на вечные вопросы: как и зачем нужно жить. Веллер на эту тему написал потом ещё тысячи страниц, разжевал свои мысли до такой степени, что я в какой-то момент перестал его читать (мы ходим по кругу, чёрт, мы ходим по кругу, чёрт, мы ходим по кругу...) — Быков говорит, что у Веллера продолжают появляться новые, интересные мысли, нужно бы как-нибудь попробовать почитать что-нибудь свеженькое.
Книгу про Штирлица я не осилил. Наверное, Быков прав — это качественная проза, увлекательный детектив и всё такое. Но вот совершенно не моё чтиво. Как минимум — я уже на третьей странице потерялся среди всех этих Шульцов, Вольфов и Куртов. Знакомые по фильму персонажи ещё хотя бы как-то выделялись из этой толпы (они у меня говорили в голове голосами Тихонова, Броневого или Табакова), но с новыми мне нужно было бы рисовать схему книги, а это не настолько затронувший меня роман, чтобы я начал рисовать (последний раз я делал схему для «Калейдоскопа»
До того, как бросил, успел наткнуться на прекрасное рассуждение Штирлица (он пытается оценить риск быть засвеченным с радисткой — помните легендарный эпизод фильма «Ингрид, застегни булавку»?): «Хорошо, а если пограничная служба ввела очередное подлое новшество с тайным фотографированием всех, кто пересекает рубежи рейха?»
Предлагаю заголовки в завтрашних газетах: «Штирлиц назвал big data „подлым новшеством“!!1»
А ещё Штирлиц делится с каким-то очередным Гансом-Куртом-Фрицем рецептом итальянского кофе под названием «капучини»: «Это когда в горячий кофе кладут мороженое и образуется совершенно невероятная шоколадная пена». Непонятно, Семёнов ли был не в курсе, как делается капучино, или в те времена действительно были альтернативные рецепты (Википедия такого не знает)?
В какой-то момент фашисты в очередной раз кричат о евреях-коммунистах, а мы с
А ещё тема фанатичности. Действие, напомню, происходит весной 1945 года, более-менее очевидно, что Германия войну проиграла, но фюрер этого не признаёт, и все сомневающиеся в победе Рейха считаются предателями. Умные персонажи книги, понятное дело, в курсе, но в голос тоже не говорят, потому что на них могут настучать. И настучать не только ради того, чтобы сбросить политического конкурента — могут настучать искренне. То есть, полагается наличие огромного количества искренне верящих в победу немцев. Мне-читателю в это поверить сложно, я пытаюсь искать аналогии и понимаю, что мне ещё сложнее поверить в искренность людей, верящих в победу (или хотя бы правое дело) Путина. И тут я понимаю, что всё, приехали — я лично, я столько раз говорил о важности принятия чужих мыслей, о недопустимости опускаться на уровень «он троль / он идиот / он притворяется». Как меня раздражали люди, не верившие в искренность «строителей коммунизма» — ан нет, всё нормально, я такой же как все.
По поводу доносительства Семёнов вкладывает в голову Бормана мысли: «Уже были зафиксированы несколько доносов мальчиков и девочек на своих отцов: „Они смели говорить, что фюрер проиграл войну“» — Борман ничего не говорит на тему морального осуждения таких поступков, но тон рассказа подталкивает к такому осуждению читателя. При том, что культ Павлика Морозова, если я правильно помню 1982 год, всё ещё был официальным.
Быков в своей лекции много говорит о контексте написания книги, рассказывает анекдоты про Штирлица, цитирует Гюнтера Грасса про луковицу (оказывается, это не Шрек придумал), а потом говорит о собственной пьесе на тему «20 лет спустя», в которой постаревший, но выживший Мюллер встречается с аналогичным Шелленбергом, и они несколько действий обсуждают, был ли Штирлиц русским шпионом. И у Быкова есть действительно гениальная концовка, когда на прощание «Шелленберг, встав и щелкнув каблуками, говорит: „Всё-таки что ни говорите, Мюллер, а это были лучшие годы нашей жизни“». Вот взять и сформулировать всю эту советскую ностальгию одной фразой, гениально!
А лекция 1983 года про «Ничего особенного» Виктории Токаревой (она сценарист «Мимино» и многих других хороших фильмов), и вот тут мне точно сказать нечего. Я даже прочитал, но это настолько не моё...