Не знаю, насколько это стандартное издание, но у меня было огромное количество комментариев. С одной стороны, авторских, очень полезных, объясняющих какие-то незнакомые мне реалии — как выдавалась пайка, какие были номера у заключённых, почему зэки так называются. Очень понравился авторский комментарий на слово «бендеровец» — «Правильно: бандеровец — от фамилии Степана Андреевича Бандеры (1908–1959), руководителя ОУН (Организации украинских националистов) с 1940 г., узника концлагеря Заксенхаузен в 1941–1944 гг.» Совершенно объективный, непредвзятый комментарий :-)
А с другой стороны, есть комментарии издателя, который подобрал информацию из сторонних источников, в основном из разных интервью Солженицина. Там о прототипах героев, о связи текста с биографией автора, а самое интересное — о последовавшей за повестью дискуссии.
Мне в книге больше всего бросился в глаза даже не ужас тоталитаризма — я понимаю, что в 1961 году это была революция, прорыв, но к сегодняшнему моменту новизна этого открытия несколько притупилась. Меня больше всего зацепила бессмысленность происходящего. И даже не применительно к героям — в конце концов, выражение «ходить на работу как на каторгу» к ним применимо буквально — они и есть на каторге. Я просто вспомнил своих коллег, которые на работе появляются примерно с такой же мотивацией: есть начальник — не высовывайся, чтобы он тебя не заметил, нет начальника — праздник, этот день ты у судьбы выиграл. И таких дней
Быков в лекции поднимает вопрос «терпил» — почему есть люди, которые сражаются за собственную жизнь / судьбу / счастье, и есть те, кто будет терпеть, что бы с ними ни происходило. И это тот редкий случай, когда — в общем достаточно пессимистически настроенный — Быков мне кажется оптимистом, когда он говорит «К сожалению Иваны Денисовичи — „терпилы“ преобладают до сих пор. Но вы не сомневайтесь — время кавторангов ещё впереди».
Я сначала вспомнил лекцию нашего внутреннего университета (я про него не писал), когда к нам приходил военный рассказывать о gestion de risque. И в частности рассказал анекдот (во французском смысле — реальную историю) о том, как одного солдата убило в Афганистане, и как его семья подала на государство в суд за «mise en danger de la vie d’autrui». Зал предсказуемо разразился хохотом, а он спокойно продолжил, что в данной ситуации его интересует не анекдотичности (в русском смысле — смешно) ситуации, а изменение менталитета, которое за этим стоит. Люди совершенно по-иному относятся к своей жизни и жизни вообще — вот эти все запреты на смертную казнь, они же тоже неспроста. Поиск лекарства, которое продолжит жизнь ещё хотя бы немного. Дебаты про эвтаназию и пр. Ценность человеческой жизни достигла в последнее время невиданных высот, мы ставим её превыше всего.
А потом вспомнил свои курсы страховки, когда нам рассказывали, как после демографического перехода меняется отношение к жизни и смерти — одно дело, когда ты сам живёшь до 40 лет, и за это время успеваешь родить дюжину детей, из которых 2/3 умирают раньше тебя — и совсем другое, когда ты живёшь до 80, и тебя гарантированно переживает твой единственный ребёнок.
И мне показалось, что вот это поколение «терпил» (здесь я и про Ивана Денисовича, и про своих коллег, и про российских избирателей) — это законное следствие того же процесса. Мы уже не готовы рисковать собственной жизнью — да что там, собственным комфортом. Даже если это комфорт барака — а кто его знает, не будет ли без этого барака ещё хуже? Жизнь-то одна! И поэтому нет, время кавторангов не придёт.
Тут рядом лежит совсем уж спекулятивная (потому что я её совсем не знаю) тема обществ, отличных от «нашего» (белые образованные европейцы). Грубо говоря, те же исламисты — они вполне умудряются находить пассионариев, готовых положить свою жизнь за идею (а Солженицын удивлялся, почему никто не отстреливался, кгда за ним приходило НКВД, по нынешним меркам чистый экстремизм). Кто-то видит в этом оболванивание молодёжи и психологические манипуляции. Кто-то — следствие религии, обещающей загробную жизнь (одно дело рискнуть жизнью, которая является «всем» — и совсем другое, рисковать «частью всего», жизнью земной, которая всего лишь прелюдия к загробной жизни). Но тут я с удовольствием почитаю умные книги, чем поддержу дискуссию.
Ещё интересный момент — персонаж Сталина в книге. В первой редакции он отсутствовал вообще. Но в процессе переговоров о публикации от Солженицина потребовали, чтобы он упомянул Сталина в качестве виновника всего происходящего. Он сделал это достаточно вскользь: в какой-то момент Иван Денисович слышит вырванную из контекста фразу «Пожале-ет вас батька усатый! Он брату родному не поверит, не то что вам, лопухам!» — и восхищается лагерной свободой, когда можно говорить, что угодно, и тебя уже не посадят.
И тут снова интересно послушать Быкова о том, кто на самом деле является героем повести. Ну и подумать самому, что такое «герой повести». Насколько это рассказ про Ивана Денисовича? Про иванов денисовичей? Про народ Ивана Денисовича — или опять же иванов денисовичей? Быков говорит, что повесть эта про героя, а для него таковым является кавторанг. А мне — по посту видно, наверное, — кажется, что повесть про общество. Которое в какой-то момент стало аморфным. И как нетривиально, являясь частью этой аморфной массы (Солженицин, наверное, не являлся, а я — вполне), заметить это изменение.
Напоследок, в качестве рекламы («Ивана Денисовича» однозначно нужно прочитать всем, без исключения!) — это очень хорошо написанная книга. Читаешь про героя и ловишь себя на мысли, что ты понимаешь, как он думает, ты начинаешь ему сопереживать, думать так же. А потом замечаешь, что поддакиваешь какой-нибудь фразе типа «Из Гопчика правильный будет лагерник. Ещё года три подучится, подрастёт — меньше как хлеборезом ему судьбы не прочат» — и в ужасе осознаешь вот эти «ещё года три».
*Дождь тексты лекция сделал платными, буду снова ставить ссылки на
ru_bykov. 